«Моему самому любимому на земле и после земли (над землей!)» (Цветаева – Рильке)
Русская поэтесса и австрийский поэт. Их встреча, которую они оба страстно и отчаянно желали, так и не случилась. Они посвящали друг другу письма, переводы, стихотворения и поэмы. Что связывало одну из самых ярких поэтесс ХХ века и одного из самых влиятельных поэтов-модернистов? Попробуем приоткрыть сокровенные мысли двух гениев минувшей эпохи и почитать одну из самых проникновенных любовных переписок в истории мировой литературы.
Их познакомил Пастернак
Переписка Рильке и Цветаевой началась в 1926 году, незадолго до смерти Рильке. В этот год поэт работал в Швейцарии и Франции над стихами на немецком и французском языках. Им уже всё написано: и бессмертные «Дуинезские элегии», и нездешние «Сонеты к Орфею». Познакомил Цветаеву и Рильке Борис Пастернак, который восхищался поэзией Рильке и считал его своим учителем. Весной 1926 года Пастернак написал единственное письмо Рильке, где упомянул Марину Цветаеву, которая в то время жила в Париже в эмиграции, и представил её Рильке как своего близкого друга и «прирождённого поэта большого таланта». Рильке написал Цветаевой. Этот шаг стал началом их особой любви. Поэты соприкоснулись не только судьбами, но и творческими мирами. Сила чувств Марины Цветаевой была так неистова, что расстояние не было преградой для любви. Больше того, даже в своих произведениях (да и в жизни) Цветаева часто ставила своих героев в такие ситуации, когда любящие разъединены и не могут сойтись. «Я не живу на своих устах, и тот, кто меня целует, минует меня», – говорила она. А поэт Максимилиан Волошин однажды сказал Цветаевой: «Когда вы любите человека, вам всегда хочется, чтобы он ушёл, чтобы о нем помечтать».
Для Цветаевой любовь всегда жила в словах, и именно такая любовь у неё случилась с Рильке. Письма заменяли ей взгляды, превращались в прикосновения. Она писала ему: «Я знаю тебя, как себя самое. Чем дальше от меня – тем глубже в меня».
Любовная переписка или разговор душ?
Письма Цветаевой и Рильке друг другу можно отнести к жанру любовной переписки, так как они содержат очень интимные изъявления любви. Вот, например, что пишет Рильке в одном из своих писем: «Я принял тебя, Марина, всей душой, всем моим сознанием, потрясенным тобою, твоим появлением, словно сам океан обрушился на меня потопом твоего сердца. Что сказать тебе? Ты протянула мне поочередно свои ладони и вновь сложила их вместе, ты погрузила их в русло ручья: и теперь, пока ты держишь их там, его встревоженные струи стремятся к тебе… Не отстраняйся от них!» Их письма — разговор людей, понимающих друг друга с полуслова. Нам, читателям, приходится внимательно вчитываться в их тексты, как в стихотворения.
Десять писем Цветаевой к немецкоязычному поэту были открыты для изучения только в 1977 году, а отдельным изданием вышли аж в 1990-м. Почему так поздно? Потому что так хотела сама Марина Цветаева: «Через пятьдесят лет, когда все это пройдет, совсем пройдет, и тела истлеют, и чернила просветлеют, когда письма Рильке станут просто письма Рильке — не мне — всем, когда я сама растворюсь… Те семь писем, лежащие у меня в ящике, с его карточками и последней элегией отдаю будущим».
Райнер Мария Рильке
Что писали друг другу Рильке и Цветаева? Они сразу же почувствовали близость душ и равенство поэтических сил. «Из равных себе по силе я встретила только Рильке и Пастернака»,— заявляла Цветаева несколько лет спустя. Рильке же сразу после их эпистолярного знакомства сетовал на то, что им не довелось встретиться в живую: «Почему, спрашиваю я себя сейчас, – почему мне не дано было встретить Вас?» Поэт отправил Цветаевой книгу своих «Дуинские элегии» со следующей надписью:
«Марине Ивановне Цветаевой:
Касаемся друг друга. Чем? Крылами.
Издалека свое ведем родство.
Поэт один. И тот, кто нес его,
Встречается с несущим временами».
Разумеется, это взволновало Цветаеву. Она сразу же сформулировала то главное, что очаровывало ее в Рильке: «Вы – воплощенная поэзия, должны знать, что уже само ваше имя – стихотворение… Я жду Ваших книг, как грозы, которая – хочу или нет – разразится. Совсем как операция сердца. Каждое стихотворение (твое!) врезается в сердце и режет его». Очень быстро, почти молниеносно, тон цветаевских писем становится всё откровеннее: «Чего я от тебя хочу, Райнер? Ничего. Всего. Чтобы ты разрешил мне каждый миг моей жизни подымать на тебя взгляд – как на гору, которая меня охраняет (словно каменный ангел-хранитель!)»
«Дуинские элегии» Рильке
Он же отвечает ей, что все его слова разом рвутся к ней. Поэтичность строк писем Рильке ничуть не слабее его стихотворных текстов: «Чувствуешь ли, поэтесса, как сильно овладела ты мной, ты и твой океан… Милая, не ты ли – сила природы, то, что стоит за пятой стихией, возбуждая и нагнетая ее?.. О, как ты перерастаешь и овеваешь меня высокими флоксами твоей солнечной речи!»
Цветаева прочла присланную Райнером книгу «Дуинских элегии» и признается: «Что тебе сказать о твоей книге? Высшая степень. Моя постель стала облаком». Разговор Цветаевой с Рильке с самого начала был признанием в любви и разговором о любви. Эротизм (словесный и бесплотный) их переписки всё явственнее нарастал с каждым письмом пока смертельно больной Рильке не признался Цветаевой, что он настолько ослаб, что у него может не хватить сил писать ей: «Марина, милая, если вдруг я перестану сообщать тебе, что со мной происходит, ты все равно должна писать мне всякий раз, когда тебе захочется лететь». Цветаева же восприняла эти строки как намёк на равнодушие своего австрийского возлюбленного и проглядела за этим его страшный недуг.
Как Орфей и Эвридика
Цветаеву и Рильке особенно сильно интересовала одна из самых печальных и трагических историй древнегреческой мифологии: любовь музыканта Орфея и прекрасной Эвридики. Согласно мифу, Эвридика умерла, и бог царства мертвых Аид забрал ее в свое подземное царство. Орфей отправился в обитель смерти и получил возможность вернуть возлюбленную, но с одним условием: во время возвращения на землю Орфей ни в коем случае не должен оглядываться назад, иначе он навеки потеряет Эвридику. Но Орфей оглянулся. И Эвридика исчезла навсегда. Марина Цветаева ассоциировала себя с этой древнегреческой героиней. Еще Борису Пастернаку она признавалась: «До страсти хотела бы написать Эвридику: ждущую, идущую, удаляющуюся. Если бы ты знал, как я вижу Аид!» В другом письме Цветаева проецирует образ Эвридики на себя: «Мой отрыв от жизни становится все непоправимей. Я переселяюсь, унося с собой всю страсть, столько ее унося, что напоила б и опоила б весь Аид!» В своем стихотворении «Эвридика – Орфею» она пишет, умершая Эвридика способна видеть всю суть вещей. Когда она была живой, то только и делала, что «съедала плоды, любовалась и наслаждалась. Но сейчас, здесь, на глубине, она взращивает эти плоды». Ей нужен только покой, и любовь «уст» и «ланит» Орфея больше не волнует её:
Ведь не растревожишь же! Не повлекуся!
Ни рук ведь! Ни уст, чтоб припасть
Устами! — С бессмертья змеиным укусом
Кончается женская страсть.
«Орфей и Эвридика» (1814)
Для нее истинная человеческая жизнь – за чертой, пребывание в Аиде. Орфей – образ из ее прошлого, призрак, который кажется ей мнимым: «Не надо Орфею сходить к Эвридике», – молит Цветаева. Однако прочитав «Сонеты к Орфею» Рильке, Цветаева-Эвридика увидела в нём своего Орфея, ощутила родство тем творчества. В стихотворении Рильке «Орфей. Эвридика. Гермес» образ героини действительно схож с цветаевской Эвридикой (и, конечно, с самой Мариной Цветаевой): «Её ведёт он левой рукою. Ее, ту, так любимую, что лира всех плакальщиц на свете превзошла, Вселенную создав над нею плачем». В стихотворении Рильке Орфей, как и в мифе, теряет свою Эвридику, у него не получается вернуть ее в земной мир, и от неё остается лишь тень. Но Орфей, по мнению Рильке, не должен страдать по превратившейся в тень возлюбленной. Так как в мировосприятии поэта любовь никогда не кончается, а смерть любого человека — только начало нового, шаг в иное пространство, где любящие соединены навсегда. Встреча Орфея и Эвридики в земном мире не произошла. Так и заочное общение Рильке и Цветаевой не переросло во встречу в пространстве-времени. Но, возможно, эта встреча и не была им нужна: их встреча в слове и духе и так состоялась.
«Любовь — это общение двух одиночеств»
В одно из писем к Цветаевой Рильке вложил рукопись элегии, которую посвятил ей. В ней идёт речь о месте человека во Вселенной, о любви и поэзии, о том, что будет после смерти. Это особый, чуть ли не эзотерический текст, тайнопись, понятная лишь им двоим.
О, эти потери Вселенной, Марина! Как падают звёзды!
Нам их не спасти, не восполнить…
Волны, Марина, мы — море! Глуби, Марина, мы — небо!..
Мы — песня, догнавшая ветер!
О, всё началось с ликованья, но, переполняясь восторгом,
Мы тяжесть земли ощутили и с жалобой клонимся вниз.
В этой элегии Рильке возвращается к своей трактовке мифа об Орфее и Эвридике и говорит, что «Любящие — вне смерти». Ветшают только могилы, а «сами ж ушедшие живы, как молодые побеги старого дерева». Однако трактовка любви у Рильке была необычной. Он считал, что отношения влюбленных — это общение двух одиночеств: «Боги сперва нас обманно влекут к полу другому, как две половинки в единство. Но каждый восполниться должен сам, дорастая, Как месяц ущербный до полнолунья. И к полноте бытия приведет лишь одиноко прочерченный путь». Мотив одиночества был для Рильке ведущим. Никто не имеет права вторгнуться в одиночество другого, так как это разрушит внутреннее бытие любимого. Как говорил Рильке, любовь должна быть «нежным бережением одиночества любимого человека».
После посвященной ей элегии Цветаева писала Рильке: «Райнер, я люблю тебя и хочу к тебе… Вчера вечером я вышла из дома, чтобы снять белье, ибо надвигался дождь. И приняла в свои объятья весь ветер… И это был ты».
На момент получения ее письма Рильке был тяжело болен, но он успешно скрывал от всех степень своего недомогания. Он пишет Цветаевой последние письма, где признается: «жизнь до странности отяжелела во мне, и часто я не могу ее сдвинуть с места… тяжестью стал я сам, мир вокруг точно сон».
Цветаева же трактует этот сон по-своему, как встречу: «Если мы кому-нибудь приснимся вместе— значит, мы встретимся. Я хочу к тебе… И еще, Райнер, — не сердись, я хочу спать с тобою — засыпать и спать. Чудное народное слово, как глубоко, как верно, как недвусмысленно, как точно то, что оно говорит. Просто — спать. И ничего больше. Нет, еще: зарыться головой в твое левое плечо, а руку— на твое правое — и ничего больше. И еще: слушать, как звучит твое сердце».
Цветаева была всецело захвачена нездешней чувственностью, страстно желала встречи и не могла понять, что Рильке смертельно болен. И очень скоро перестал отвечать «своей Марине».
Смерть Рильке
Рильке умер накануне 1927 года. Его смерть стала для Цветаевой была страшным ударом и неожиданностью. Она даже написала «посмертное» письмо для Рильке: «Год кончается твоей смертью? Конец? Начало!… Райнер, вот я плачу, Ты льешься у меня из глаз! Милый, раз ты умер,— значит, нет никакой смерти (или никакой жизни!)… Любимый, люби меня сильнее и иначе, чем все». Позднее это письмо переросло в стихотворение «Новогоднее», посвящённое смерти Рильке. Это цветаевский реквием, лирический и пронзительный плач по Рильке. Для Цветаевой теперь не существует понятия «жизни» и «смерти». Она пишет, что «жизнь и смерть давно берет в кавычки», «жизнь и смерть произношу со сноской» и признается:
Что мне делать в новогоднем шуме
С этой внутреннею рифмой: Райнер — умер.
Если ты, такое око смерклось,
Значит, жизнь не жизнь есть, смерть не смерть есть.
Значит — тмится, допойму при встрече! —
Нет ни жизни, нет ни смерти, — третье,
Новое.
Могила Райнера Марии Рильке
Это новое, третье пространство, – «тот свет», где сейчас Рильке. Место их встречи. Цветаева создает иллюзию отъезда Рильке, обращаясь к нему как к уехавшему куда-то далеко. Обращением к Рильке как к живому человеку, она еще раз доказывает, что смерть ничего не изменила в отношениях между ними. Их отношения изначально были вне жизни и смерти. Но сквозь всю эту философию отчаянно пробивается терзающее женское горе по ушедшему любимому: «Такой и вещи Не найдётся — от тебя отвлечься».
После смерти Рильке Цветаева продолжала переводить его произведения, хотела, чтобы его творчество узнали в России через нее, она писала о нем статьи и постоянно обращалась к нему в своих текстах. Так она навсегда сохранила их единство: единство, которое за несколько месяцев успело достигнуть невероятной высоты и силы и навсегда осталось в вечности.
Автор: Ася Занегина
Использованная литература: «Из переписки Рильке, Цветаевой и Пастернака в 1926 году. Публикация и комментарий К. М. Азадовского, Е. В. и Е. Б. Пастернаков», Титова И. «Марина Цветаева и Райнер Мария Рильке – точки соприкосновения», Титова И. «Эпистолярный диалог Марины Цветаевой и Райнера Мария Рильке», Эбаноидзе И. «Любовь как «бережение одиночеств» (Лу Саломе, Райнер Мария Рильке, Марина Цветаева)», Шереметьева О.А. «Эпистолярный и поэтический диалог Р.М. Рильке и М.И. Цветаевой», Пахомова И. «Образ Орфея в переписке М.И. Цветаевой и Р.М. Рильке»