Позвольте ещё раз обратиться к сцене обеда у Карандышева. Юлий Капитоныч мечтает, что обед станет часом его торжества: «Да если б он стоил мне вдвое, втрое, я б не пожалел денег». Он вполне счастлив: он скоро женится, он собирается подниматься всё выше в общественном мнении (разумеется, так, как сам это понимает): «Юлий Капитоныч хочет в мировые судьи баллотироваться… В Заболотье!.. Там кандидатов меньше: наверное выберут».
В самом начале пьесы он будет приглашать на обед Кнурова, чем немало удивит его («Кнуров (с удивлением оглядывает его). У вас?»), а потом добавит: «Я желаю, чтоб Ларису Дмитриевну окружали только избранные люди».
В итоге, кроме Кнурова и Вожеватова, будут только Паратов и Робинзон, приглашённые, так сказать, экспромтом: Паратов – по приказу Огудаловой, причём трудно подумать, что Карандышев делает это с радостью, ведь только что между ними была ссора и угроза Сергея Сергеича: «Не беспокойтесь, я за это на дуэль не вызову: ваш жених цел останется; я только поучу его. У меня правило: никому ничего не прощать; а то страх забудут, забываться станут…. Если я кого хочу поучить, так на неделю дома запираюсь да казнь придумываю». А потом уже сам Паратов распорядится: «Пригласите и его обедать! Мы с ним везде вместе, я без него не могу».
Был ли приглашён кто-то ещё? Трудно сказать. впрочем, судя по всему, именно эти гости — как раз те, перед кем счастливый жених хотел «повеличаться».
Все, конечно, помнят, что получается в итоге. Чтобы мы представляли себе, что происходит, Островский выводит тётушку Карандышева, сетующую на расходы и откровенно рассказывающую Огудаловой: «Опять вино хотел было дорогое покупать в рубль и больше, да купец честный человек попался; берите, говорит, кругом по шести гривен за бутылку, а ерлыки наклеим какие прикажете!»
Всё это приводит в отчаяние Ларису: «Ах, мама, я не знала, куда деться… Что за обед, что за обед! А еще зовет Мокия Пармёныча! Что он делает?» Наверное, ещё одно унижение для неё – это и рассказ Евфросиньи Потаповны, где очень ясно звучит и мотив замужества бесприданницы: «Вот у нас сосед женился, так к нему этого одного пуху: перин да подушек, возили-возили, возили-возили, да всё чистого; потом пушного: лисица, и куница, и соболь! Всё это в дом, так есть из чего ему тратиться. А вот рядом чиновник женился, так всего приданого привезли фортепьяны старые. Не разживёшься. Всё равно и нам форсить некстати».
Однако сам хозяин, в полном упоении (в прямом и переносном смысле этого слова), не замечает ничего («Посмотрите: все пьяны, а я только весел. Я счастлив сегодня, я торжествую»), настойчиво требуя «бургонского» и угощая «хорошенькими сигарами»: «Сорт высокий, очень высокий сорт».
Тот монолог, с которого я начала свой разговор о герое в предыдущей статье, прозвучит, когда Карандышев вдруг увидит крушение всех своих мечтаний, обнаружив, что невеста, за которую он только что провозглашал свой тост, утверждая, что она его «поняла, оценила и предпочла всем», «с господами вместе уехала». Сейчас он опомнился, но ведь за минуту до этого, совершенно довольный собой, не замечал откровенной насмешки Паратова, предложившего тост «за здоровье счастливейшего из смертных, Юлия Капитоныча Карандышева»…
Мои читатели не раз задавали вопрос, почему никто не позаботился остановить Карандышева, убежавшего с пистолетом. На первый взгляд, действительно странно. Огудалова прикажет Ивану: «Беги, беги за ним, кричи, чтоб остановили». Однако Иван не будет спешить выполнять это приказание. Чуть позже мы увидим его уже в кофейной, преспокойно беседующим с Робинзоном. Ему он и расскажет: «А как давеча господин Карандышев рассердились, когда все гости вдруг уехали! Очень гневались, даже убить кого-то хотели, так с пистолетом и ушли из дому… Хмельненьки были; я полагаю, что это у них постепенно пройдёт-с. Они по бульвару раза два проходили…»
Наверное, и другие полагают, что пьяненький Карандышев не опасен, ведь мы уже слышали, что он «отчаянным прикидывался», «насмешил всех» неудачной попыткой застрелиться, на костюмированном вечере «оделся разбойником, взял в руки топор и бросал на всех зверские взгляды, особенно на Сергея Сергеича». Тогда всё разрешилось легко: «Топор отняли и переодеться велели; а то, мол, пошёл вон!» После рассказа Васи о «чудачествах» жениха Кнуров заметит: «Как мужик русский: мало радости, что пьян, надо поломаться, чтоб все видели; поломается, поколотят его раза два, ну, он и доволен, и идёт спать».
Вероятно, и сейчас никто не принимает угроз Карандышева всерьёз. Даже Паратов, которому Робинзон, получивший приказ отвести Ларису домой, расскажет: «Ля Серж! Он тут, он ходит с пистолетом», — не побеспокоится, тем более что Робинзон добавит: «Он меня убьёт». Ещё и пригрозит: «Убьёт он тебя или нет — это еще неизвестно; а вот если ты не исполнишь сейчас же того, что я тебе приказываю, так я тебя убью уж наверное». То, что Карандышев может убить Ларису, никому в голову не приходит. Однако же…
Слова А.П.Чехова о ружье цитируют по-разному. Я нашла и такой вариант: «Если вы в первом акте повесили на стену пистолет, то в последнем он должен выстрелить. Иначе — не вешайте его». В сцене обеда уже появлялся этот пресловутый пистолет. Был выразительный диалог:
«Карандышев. Ну, нет-с, и этот пистолет пригодиться может.
Паратов. Да, в стену гвозди вколачивать. (Бросает пистолет на стол.)»
И прозвучала реплика Вожеватова: «По русской пословице: “На грех и из палки выстрелишь”». Пословица оправдается: выстрел прозвучит.
О последней сцене Ларисы с Карандышевым я уже подробно писала. Хочу только напомнить, что и здесь жених пытается добавить себе значимости: «Она сама могла, сама имела время заметить разницу между мной и ими [выходит, что для себя выводов никаких не сделал]. Да, она виновата, но судить её, кроме меня, никто не имеет права, а тем более оскорблять. Это уж мое дело: прощу я её или нет; но защитником её я обязан явиться. У ней нет ни братьев, ни близких; один я, только один я обязан вступиться за неё и наказать оскорбителей».
Опередив меня, кто-то из читателей уже отметил, что именно Карандышев произнесёт применительно к Ларисе слово «вещь»: «Они смотрят на вас, как на вещь. Ну, если вы вещь, — это другое дело. Вещь, конечно, принадлежит тому, кто ее выиграл, вещь и обижаться не может». А когда она, «глубоко оскорбленная», согласится: «Наконец слово для меня найдено, вы нашли его… Всякая вещь должна иметь хозяина, я пойду к хозяину», — предъявит свои права: «Я беру вас, я ваш хозяин» (так есть ли та самая «разница»?).
И сама сцена выстрела показывает, мне кажется, черты Карандышева-собственника:
«Карандышев (вставая). О, не раскайтесь! (Кладет руку за борт сюртука.) Вы должны быть моей.
Лариса. Чьей ни быть, но не вашей.
Карандышев (запальчиво). Не моей?
Лариса. Никогда!
Карандышев. Так не доставайся ж ты никому! (Стреляет в нее из пистолета.)»
Вызывает ли Карандышев жалость? Возможно. Но мне и жалость эта представляется какой-то брезгливой.
«Маленький человек» захотел показать себя большим. А стал, по-моему, ещё более ничтожным…